Почему возврат смертной казни - это угроза журналистике и свободе слова?

Это не просто юридический шаг, это нечто большее


В настоящее время в Кыргызстане идет обсуждение инициативы по возвращению смертной казни. В осенний период 2025 года администрация президента Садыра Жапарова предложила общественности рассмотреть отмену закона № 52 от 16 марта 2010 года, который касался присоединения к международному протоколу, отменяющему смертную казнь. Сам Жапаров выразил намерение вынести окончательное решение по этому вопросу на всенародное голосование.

Давление на журналистов в контексте смертной казни

Возвращение смертной казни формирует специфическую правовую и психологическую атмосферу, в которой работа с «особенными» делами становится не только трудной, но и опасной. Журналисты постоянно сталкиваются с выбором между выполнением профессиональных обязанностей и страхом перед возможными репрессиями.

Предлагаемое введение смертной казни связано с «исключительно тяжкими» преступлениями, такими как убийства и изнасилования детей и женщин. Эти дела всегда вызывают широкий общественный резонанс, и власти стремятся жестко контролировать информационное пространство. Критические расследования, вопросы о качестве следствия и представленных доказательствах воспринимаются как вмешательство или попытка «оправдать преступников». В результате этого возникают закрытые заседания, ограничение доступа к материалам, а также ссылки на «тайну следствия» и «национальную безопасность».

В таких условиях начинает формироваться внутренняя цензура. Редакции вынуждены «подстраивать» формулировки, исключать оценочные слова и избегать резких выводов. Страх становится неотъемлемой частью работы: журналисты боятся не отдельных чиновников, а самой системы, которая может в любой момент обвинить их в клевете, разглашении тайны следствия или «оправдании преступлений». Законы, которые формально защищают репутацию и тайну следствия, на практике становятся инструментами запугивания. В результате материалы о судебных ошибках и злоупотреблениях со стороны правоохранительных органов становятся все реже, а публичные дискуссии сводятся к простому воспроизведению официальной версии.

Дела с угрозой смертной казни часто становятся показательными процессами, на которых власти демонстрируют контроль над «истиной». Журналисты отстраняются, давая понять, что «не стоит вмешиваться». В то же время именно в таких ситуациях независимые медиа играют критически важную роль, ведь цена ошибки — человеческая жизнь.

Ярким примером является случай с убийством экс-руководителя администрации президента Медета Садыркулова. В 2009 году его, а также Сергея Слепченко и водителя Кубата Сулайманова, нашли в сгоревшем автомобиле под Бишкеком; власти объявили это ДТП и быстро нашли «виновного» — Омурбека Осмонова, который был осужден за нарушение ПДД с гибелью трех человек. Любые сомнения в официальной версии трактовались как политический вызов. Лишь после Апрельской революции 2010 года дело было пересмотрено, и выяснилось, что Садыркулова похитили, пытали и убили, а аварию инсценировали, в деле появились фамилии Бакиевых и их окружения. Если бы в тот период действовала смертная казнь и её активно применяли, Осмонова могли бы казнить задолго до пересмотра дела, а журналисты, ставившие под сомнение версию «ДТП», рисковали бы не только карьерой, но и свободой.

В системе, где государство готово лишать жизни и одновременно подавляет публичное сомнение, судебные ошибки становятся нормой, а не исключением. Там, где журналистов заставляют молчать, смертная казнь превращается в инструмент необратимой несправедливости.

Возврат смертной казни как политический сигнал

Решение о восстановлении смертной казни не является просто юридическим шагом — это всегда политическая демонстрация. Государство, которое вновь утверждает свое право на лишение жизни, фактически заявляет о готовности управлять не через закон и доверие, а через страх.

Смертная казнь — это не просто наказание, а символ. Символ абсолютной власти, где жизнь человека подчинена решениям государства. Где когда-то верховенство права служило защитой граждан, теперь оно уступает место принципу подчинения. Государство становится арбитром не только действий, но и существования, и вместе с этим исчезает ощущение личной безопасности и ответственности власти перед народом.

Возврат высшей меры наказания происходит на фоне политической репрессии. Когда режим чувствует нестабильность, а в обществе растет недовольство и критика, власть ищет способы продемонстрировать силу и контроль. Сам факт готовности лишать жизни служит напоминанием о том, кто решает, что есть справедливость. Поэтому возврат смертной казни всегда сопровождается другими мерами подавления, включая цензуру, усиление давления на оппозицию, ужесточение законов о СМИ и обвинения в «госизмене».

В истории много примеров, когда смертную казнь возвращали под предлогом борьбы с терроризмом или коррупцией, но в итоге она становилась частью системы устрашения. После восстановления высшей меры преступления, за которые можно казнить, как правило, начинают расширяться. Сегодня это убийство, завтра — государственная измена, послезавтра — «подрыв авторитета власти» или «распространение дезинформации». Так постепенно политические статьи превращаются в орудие расправы над неугодными.

Это создает прямую угрозу для журналистов. Если государство демонстрирует готовность лишать жизни, то оно тем более готово подавлять свободу слова. Возвращение смертной казни усиливает репрессивную вертикаль и внушает обществу мысль: несогласие опасно, сомнение наказуемо, а критика может стоить слишком дорого. В условиях, когда власть позволяет себе лишать жизни, она легко лишает и права на свободу слова.

Когда власть открыто возвращает себе право убивать, она восстанавливает и право не быть оспоренной. И тогда любая попытка журналиста усомниться в официальной версии событий становится вызовом не только системе, но и самой логике власти. Поэтому возвращение смертной казни — это не юридическая реформа, а политическая декларация: страх вновь становится выше свободы.

Когда журналистика может спасти жизнь

Убийство Камилы Душебаевой

 

В марте 2014 года 19-летняя студентка Камила исчезла из дома в Бишкеке. Спустя несколько дней её тело нашли на обочине дороги в районе Байтика: девушку задушили собственным шарфом. Расследование затянулось на годы, версии менялись, в обществе обсуждали фамилии влиятельных лиц, а ключевые моменты, такие как исчезнувшие записи с камер видеонаблюдения, вызывали всё больше вопросов. Это классический случай, когда проще объявить преступление «бытовым» и забыть о нем. Однако журналисты не позволили этому случиться.

Редакции «Азаттык», Kloop, 24.kg и другие возвращались к делу снова и снова, анализируя противоречия, следя за розыском подозреваемых и публикуя мнения семьи. Благодаря их усилиям убийство Камилы оставалось в центре внимания, а не в забытом архиве. Осенью 2025 года, уже в рамках расследования другого преступления, задержанный по делу об убийстве 17-летней Айсулуу Мукашевой Кумарбек Абдыров признался, что много лет назад убил и Камилу, и еще нескольких девушек. Следствие сейчас восстанавливает картину его преступлений.

Этот поворот важен не только потому, что дает шанс на окончательное установление истины. Он демонстрирует, что в резонансном деле могли назначить «удобного» виновного и, при наличии смертной казни, быстро закрыть тему. Тогда признание серийного убийцы просто не понадобилось бы — казненного уже не вернуть, а журналистам было бы запрещено ставить под сомнение.

 

Кейс Алишера Саипова

Алишер Саипов, 26-летний журналист из Оша, освещал репрессии, коррупцию и нарушения прав человека в Узбекистане, работал с международными СМИ и был заметным голосом в регионе. Осенью 2007 года его застрелили у офиса. Власти заявили, что убийство не связано с его профессиональной деятельностью, позже суд приговорил к 20 годам лишения свободы Абдуфарита Расулова. Формально виновный был найден, но логика расследования и суда вызвала множество вопросов: Расулов отрицал свою вину, сообщалось о пытках, а фигуры возможных заказчиков так и не были названы.

Коллеги Саипова, его семья и правозащитники годами добивались реального расследования, международные организации и медиа рассматривали дело как символ безнаказанности за убийства журналистов. Уголовное дело несколько раз возобновляли, но окончательная точка в нём так и не была поставлена. Журналистика не спасла жизнь Саипова, но она не позволила его убийству стать «закрытым вопросом», который можно было бы использовать как удобную официальную версию.

Американские прецеденты дополняют эту картину. Энтони Портер провел семнадцать лет на смертной казни и был спасен благодаря расследованию студентов-журналистов; в Иллинойсе после этого ввели мораторий и затем отказались от смертной казни. Рэндал Дейл Адамс вышел на свободу после документального фильма, который разобрал провалы следствия. Уолтера Макмиллиана освободили благодаря сочетанию юридической работы и мощного медийного освещения. А история Кэмерона Тодда Уиллингема, казнённого, а затем фактически посмертно оправданного журналистским расследованием, стала напоминанием: когда человека уже казнят, даже раскрытая правда ничего не исправит.

Во всех этих случаях журналистика играет одну и ту же роль: она не позволяет государству закрепить удобную версию. В условиях действия смертной казни это особенно важно: любая замалченная ошибка может привести не только к несправедливому приговору, но и к необратимому убийству, после которого задавать вопросы уже поздно.

Последствия, которые нельзя игнорировать

Возврат смертной казни разрушает не только ценность человеческой жизни, но и архитектуру общественного диалога. Там, где государство демонстрирует готовность лишать жизни, свобода СМИ оказывается под угрозой. Журналисты становятся заложниками политического страха, а критическая журналистика становится редкостью.

Смертная казнь убивает не только человека, но и саму идею свободы. Она подавляет сомнение, превращает журналистов в молчаливых свидетелей несправедливости и подменяет общественное обсуждение страхом перед карающей рукой государства.

Свобода слова не может существовать там, где человеческая жизнь обесценена. Поэтому борьба против смертной казни — это не только борьба за гуманизм, но и за право журналиста говорить правду, даже когда эта правда не устраивает власть.

Фото www